22 апреля, исполнилось 150 лет со дня рождения Ленина. Его жизнь изучена во всех подробностях, но его фигура до сих пор окружена огромным количеством мифов и домыслов.
Вместе с журналистом Владимиром Дубосарским мы размышляем о вожде пролетариата.
В конце 60-х годов прошлого века одну шестую часть земного шара охватило нечто, отдалённо напоминавшее всеобщее помешательство. То есть, жизнь протекала, как обычно — люди женились и расходились, рождались и старели, ходили на работу и пили пиво по её окончании — но всё это происходило, должно было происходить во славу основателя государства. Празднование 100-летия со дня его рождения, начавшееся задолго до самой даты., набирало размах с каждым днём, каждым часом, дойдя до крещендо к апрелю 1970-го. Для 250 миллионов мужчин, женщин, детей каждый, буквально каждый день начинался (и кончался тоже) напоминанием о человеке, которому все они были обязаны своей счастливой жизнью. Космонавты взлетали высоко к звёздам, шахтёры опускались глубоко вниз, доярки доили коров, акушерки принимали роды — всё это делалось в ознаменование юбилея, сопровождавшегося, песнопениями, стихами, книгами, кинофильмами, пьесами – несть им числа. Поток музыкально-словесной патоки доходил почти до неприличия: многие из нас до сих пор помнят припев с весьма двусмысленным подтекстом «Ленин в тебе и во мне». Абсурдность, сюрреальность происходившего наиболее точно отражали анекдоты тех дней: «Парфюмерная фабрика выпустила новый набор духов «Запах Ильича». Винно-водочный завод освоил выпуск вина нового сорта «Ленин в розливе». Новую колхозную птицеферму назвали «Яйца – Ильичу». В Москве открыли музей-квартиру, в которой В.И.Ленин скрывался с И.Арманд от Н.К.Крупской. Мебельный комбинат начал выпуск трёхспальной кровати «Ленин с нами». Ну и т. п.
Так вот, о мебельном комбинате. Я в то время работал режиссёром отдела новостей Закарпатского телевидения. На одном из мебельных предприятий области построили новый цех Мы получили распоряжение включить это событие в выпуск новостей. Прибыв в Сваляву, – районный центр в 70 км от Ужгорода – мы исправно отсняли митинг со всеми выступавшими, и новые станки, и передовиков со счастливыми лицами, и лозунги с призывами, и портреты вождя, и уже собрались уезжать, как нас остановили: «Пожалуйте на банкет по случаю события». Отказываться было неудобно – среди гостей был секретарь областного комитета партии по промышленности.. Мы остались. Если бы я только знал, во что обойдётся мне эта задержка длиною всего лишь в один час…
По прибытии на студию, каждый из наc занялся своим делом. Оператор сдал плёнку в проявку, редактор сел за написание текста, а я начал монтировать сюжеты, привезённые другими съёмочными группами для вечернего выпуска, проверяя монтаж, сверяясь с дикторским текстом — обычная работа. Наконец, из проявочной принесли отснятый нами материал. Я прогнал плёнку на проекторе, сел за монтажный стол, подогнал сегменты, закончив всё это, в духе времени, портретом вождя крупным планом. Монтажница стала склеивать плёнку — и тут я понял, что у меня не остаётся времени ни на прогон сюжета с диктором, ни даже на контрольную проверку монтажа. Мне не хватило того самого часа…
Сюжет об открытии нового цеха мы включили в самый конец выпуска. Диктор не подвёл: даже не ознакoмившись с материалом, он читал свой текст так, что слова ложились на видеоряд точно там, где требовалось. Выпуск шёл к концу. Звукооператор, сидевший за пультом рядом со мной, начал потихоньку вводить на микшере торжественную музыку, с тем, чтобы довести её до полного звучания, когда на экране появится лицо вождя мирового пролетариата.
Оно появилось. Вверх ногами. Точнее, если учесть, что это был крупный план, то — вниз головой.
…Первым позвонил в аппаратную дежурный по обкому (я никогда не думал, что за нашими провинциальными новостями могут следить на таком уровне). Сразу за ним позвонил председатель областного телерадиокомитета. Затем — директор студии. Затем — главный редактор. Остальных я уже не помню.
Вряд ли нужно рассказывать о бессонной ночи, которую я провёл. В те времена за подобный прокол можно было лишиться пусть даже и не головы, но уж работы — почти несомненно.
Утром меня вызвал на ковёр главный режиссёр студии, умный и скептичный, до цинизма, мужик, с которым мы в прошлом выпили не одну и не три бутылки. Он задал мне один-единственный вопрос: «Что делать будем?». В этот момент я понял, что спасён. «Будем» означало множественное число первого лица, т. е. oн и я – вместе. Я понял, что с работы меня не уволят. Я также понял, что наказания мне не избежать — главреж просто обязан был отреагировать на такое вопиющее идеологическое головотяпство.
Через два часа на доске приказов появилось распоряжение о переводе меня на два месяца в ассистенты, с сответствуюшим понижением в зарплате. Хихиканье на студии по поводу перевёрнутой головы не утихало ещё долгое время.
Это было ровно полвека назад. До 100-летнего юбилея основателя государства оставалось ровно семь дней. До моего отъезда из государства, которое он основал, оставалось ровно семь лет.